В интернете и на телеэкране слишком много насилия, катастроф и вообще всяких ужасов. Это делает зрителей (особенно детей) бесчувственными и агрессивными. Надо все это запретить и оставить только кошечек и прочие уси-пуси. Люди немедленно станут добрее и будут лучше спать по ночам. Такая точка зрения очень популярна не только среди клерикалов и реакционных сторонников цензуры. Многие теоретики постмодернизма всерьез рассматривают массмедиа как главную силу, формирующую привычки и поведение современного человека. Неотъемлемым свойством электронных медиа считается их способность превращать любое событие в развлечение, лишая его сложности, глубины и истории. Бодренькая музычка, равнодушные комментарии ведущих и редактирование «картинки» делают даже самые чудовищные катастрофы увлекательным зрелищем.Почему нас так завораживают криминальные сериалы, кровавые триллеры и новости о катастрофах? Психологи объясняют тягу человека к жестоким зрелищам эволюционным механизмом превращения страха в возбуждение.

В интернете и на телеэкране слишком много насилия, катастроф и вообще всяких ужасов. Это делает зрителей (особенно детей) бесчувственными и агрессивными. Надо все это запретить и оставить только кошечек и прочие уси-пуси. Люди немедленно станут добрее и будут лучше спать по ночам.

Такая точка зрения очень популярна не только среди клерикалов и реакционных сторонников цензуры. Многие теоретики постмодернизма (от Маршалла Маклюэна до Нила Постмана) всерьез рассматривают массмедиа как главную силу, формирующую привычки и поведение современного человека. Неотъемлемым свойством электронных медиа считается их способность превращать любое событие в развлечение, лишая его сложности, глубины и истории. Бодренькая музычка, равнодушные комментарии ведущих и редактирование «картинки» делают даже самые чудовищные катастрофы увлекательным зрелищем. Таким образом, телевизор и прочий вражеский Wi-Fi превращают самостоятельно мыслящего и сочувствующего чужому горю человека в зомби, ненасытно поглощающего развлечения, которые с каждым днем становятся все более тупыми, жестокими и извращенными.

Но если тяга к жестоким зрелищам — это результат дурного влияния телевизора и интернета, то как тогда объяснить популярность древнеримских гладиаторских боев, средневековых публичных казней и русских народных сказок, в которых убийство детей с их последующим поеданием часто описывается в красочных поэтических подробностях? Тезис о том, что любовь к жестоким зрелищам прививают нам телевизор с интернетом, не выдерживает проверки не только историческими фактами, но и элементарным здравым смыслом. Несчастные случаи, убийства, пожары и прочие катастрофы привлекают праздных зевак независимо от того, показываются они в теленовостях, описываются в газетах или происходят на наших глазах — как теперь говорят, оффлайн.

Более того, вполне нормальные люди не только проявляют повышенный интерес ко всему, связанному с жестокостью, смертью и насилием, но и сами порой не прочь поучаствовать в опасных приключениях, пережить страх, чудом избежать опасности. Индустрия экстремального спорта и туризма развивается гораздо успешнее многих других услуг в сфере досуга. Если вы сами еще не прыгали с парашютом, не плавали с акулами и не охотились на носорогов, то наверняка знаете кого-нибудь, кто платит за подобные удовольствия немалые деньги.

«Все труднее и труднее найти человека, который хотя бы раз в жизни не уничтожал инопланетных монстров в компьютерной игре», — жалуется исследователь из Йельского университета Лоуренс Уильямс. Он и сам с удовольствием мочит монстров на игровой приставке Xbox и обожает фильмы Квентина Тарантино. Работая в Американском центре по изучению посттравматического стресса, он всерьез заинтересовался вопросом, почему страх и насилие, переживаемые в реальности, вызывают серьезные психические нарушения, а страх и насилие, переживаемые понарошку, напротив, увлекают и завораживают.

Одна из его гипотез состояла в следующем: для того чтобы получать удовольствие от опасности, необходимо находиться от нее на безопасном расстоянии. Для ее проверки он придумал простой эксперимент. Участников просили нарисовать на листе бумаге две точки. Половина участников получила инструкцию нарисовать точки близко друг от друга, а другая половина — на большом расстоянии. После этого участникам зачитывали рассказ, в котором два брата попадают в автокатастрофу, после чего один брат, разозлившись на второго, бьет его камнем по голове. Участников просили оценить рассказ и те эмоции, которые он у них вызвал. Как и ожидал Уильямс, второй группе участников рассказ понравился больше, чем первой. Те участники, которые нарисовали две точки рядом друг с другом, испытывали больше негативных эмоций, чем те, кто нарисовал их на большом расстоянии друг от друга.

В этом эксперименте расстояние межу точками на бумаге служило метафорой психологического расстояния между событием и его наблюдателем. Это расстояние может быть различным в зависимости от пола, возраста и психологических особенностей человека. Для дальнейших экспериментов Уильямсу необходимы участники с разными психологическими характеристиками, а их не так-то просто найти в маленьком Йельском университете. Исследователю придется поехать в Нью-Йорк в надежде найти там добровольцев для продолжения экспериментов.

Теория, объясняющая притягательность ужасного, была сформулирована еще в 1970-х годах американским психологом Майклом Аптером. Почти полвека назад он задавался тем же вопросом, которым сегодня задается Лоуренс Уильямс: почему иногда нам нравится испытывать отрицательные эмоции, такие как страх, ужас и отвращение? Ответ Аптера лежал в области эволюционной психологии. Люди, как и другие млекопитающие, биологически приспособлены к тому, чтобы обращать особое внимание на все необычные и потенциально опасные события, которые происходят вокруг. В ответ на эти события в нашем организме выделяется адреналин — гормон, отвечающий за физиологическое и эмоциональное возбуждение, подготавливающее организм к наиболее эффективным реакциям на опасность — борьбе или бегству.

Что происходит, если опасность миновала или оказалась иллюзорной? Страх превращается в радостное возбуждение. Это состояние настолько приятно, что многие сознательно добиваются его, погружаясь в ситуации «контролируемой опасности». Такие ситуации непременно вызвали бы приступ паники, если бы человек не чувствовал, что он их контролирует. Чувство контроля дает нам «защитная рамка» — механизм физического или психологического дистанцирования от опасности. Например, американские горки и фильмы ужасов вызывают удовольствие благодаря тому, что мы испытываем приток адреналина и одновременно осознаем, что не подвергаемся реальной опасности. Такое же, только гораздо более сильное, удовольствие испытывает человек, совершающий прыжок с парашютом. Во время прыжка возникает совершенно неконтролируемый, очень сильный страх. После раскрытия парашюта, когда человек убеждается, что он в безопасности, этот страх конвертируется в радостное возбуждение. Причем чем сильнее первоначальный страх, тем приятнее испытываемое после этого возбуждение.

Аптер утверждал, что его теория превращения страха в радостное возбуждение может служить гораздо более эффективной парадигмой в борьбе со стрессовыми расстройствами, чем общепринятая парадигма физиологической релаксации. В краткосрочной перспективе, например, в ситуации неконтролируемой вспышки гнева в ответ на полученное оскорбление призывать к релаксации глупо и бесполезно. Адреналин вырабатывается мгновенно. Чтобы успокоиться, человеку нужно время. Вместо этого Аптер предлагает просто переключить отрицательную интерпретацию физиологического возбуждения (гнев, страх) на положительную (воодушевление, радостное волнение). Как это сделать? Именно так, как это и происходит в фильмах ужасов и компьютерных играх: путем превращения ситуации в игру или путем отождествления себя с посторонним зрителем.

Иногда в ситуации реальной опасности мозг человека автоматически прибегает именно к этой стратегии. Многие люди, пережившие серьезные катастрофы и чудом избежавшие смерти, вспоминают потом, что в момент опасности воспринимали происходящее как бы со стороны, как зрители, а не как непосредственные участники. Например, американский писатель Джон Апдайк, оказавшийся свидетелем разрушения башен WTC в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, сравнивал переживания от увиденного из окна своей бруклинской квартиры с просмотром теленовостей: «Когда мы наблюдали, как вторую башню охватило пламя, нас не покидало ощущение, что все это нереально, как по телевизору, что все это можно исправить, что власть технологий, которую символизировали башни, способна каким-то образом погасить огонь и восстановить все разрушения».

Разумеется, такая отстраненная пассивная позиция не способствует выживанию в ситуации реальной опасности. Первоначальное онемение и защитное дистанцирование от увиденного ужаса обычно сменяется всплеском энергии и активности, желанием действовать. Трагедия 11 сентября вызвала невиданный до этого в истории США взрыв патриотизма, политической активности и благотворительности. Недавнее наводнение в Крымске и последовавший за этим всплеск гражданской активности — еще один пример переключения отрицательной энергии гнева и отчаяния в созидательную энергию деятельной помощи.

Во многих случаях ежедневного стресса превращение страха в возбуждение намного предпочтительнее попытки снизить уровень физиологической активации. Например, тренер футбольной команды вряд ли стремится к тому, чтобы перед решающей игрой его игроки чувствовали себя расслабленными и незаинтересованными. Они должны быть бодры и полны энергии, но при этом не испытывать парализующей волю тревоги за исход матча. Известный американский тренер по боксу Кас Д’Амато говорил о страхе так: «Первый урок, который я даю детям, прежде чем научить их боксу, — это урок о страхе, о том, что это такое и почему он у нас есть. Страх — как огонь. Если ты контролируешь его, как мы контролируем огонь, когда хотим согреться, — он друг. Когда не контролируешь — он сожжет и тебя, и все, что вокруг тебя».

Даже человек, испытывающий стресс из-за увольнения, не может позволить себе расслабиться. Иначе он впадет в депрессию и будет просто лежать лицом к стене, вместо того чтобы бороться с предстоящими финансовыми трудностями и интенсивно заниматься поиском новой работы. Именно поэтому в большинстве случаев традиционные методы регулирования стресса, такие как аутотренинг, йога, медитация, не говоря уже о «народных» средствах, таких как спиртное или наркотики, не только не эффективны, но и вредны. Гораздо разумнее делать прямо противоположное: встречать любой стресс как испытание и стараться получить максимум удовольствия от его преодоления.

Есть, правда, категория людей, которые относятся к жизни как к волнующему испытанию. Они прекрасно себя чувствуют в ситуации физиологического и эмоционального возбуждения, но скисают и начинают грустить, когда стресса недостаточно. Релаксация, которую многие с удовольствием воспринимают как отдых от бурных жизненных перипетий, представляется им невыносимо скучным состоянием. Эту пытку скукой они переносят так же тяжело, как другие — нервное напряжение и страх в ситуации реальной угрозы их жизни и благополучию. Такие люди часто попадают в неприятности в связи с тем, что активно ищут на свою голову рискованных приключений, связанных с азартными играми, наркотиками или какой-либо другой нелегальной деятельностью. В своих отчаянных попытках испытать радостное возбуждение они нередко оказываются в ситуации реальной опасности.

Известно, что в этой группе риска больше всего подростков, в организме которых происходит гормональная буря и которые больше взрослых нуждаются в том, чтобы конвертировать свое физиологическое и эмоциональное возбуждение в безопасные формы игровой активности. Когда адреналин выделился в кровь, обратно в надпочечники его уже не загонишь. Его можно израсходовать либо на сопереживание героям Тарантино и сражение с виртуальными монстрами, либо на реальные драки в подворотне. Именно поэтому запрещать подросткам смотреть фильмы со сценами насилия или уничтожать монстров в компьютерных играх — это прямой путь к увеличению подростковых правонарушений.

Источник:
www.openspace.ru